В нашем спецпроекте мы отправились поговорить с разными представителями томской журналистики о том, что они сами думают по поводу своей деятельности, изменений в сфере, «новых медиа» и перспективах работы.
Первая собеседница главного редактора «ТО» Елены Фаткулиной — Татьяна Свинцова, главный редактор информационного агентства РИА Томск.
— Начнем с главного профессионального сюжета последнего времени — противопоставления СМИ и блогеров, которое активно раскручивалось в томской «телеге» все последние месяцы. В чем для тебя главное различие журналистики и блогерства?
— Журналистом становится человек, прежде всего, любопытный. Вот по определению. Ему важно разобраться в том, что происходит, для себя, и он потом рассказывает это другим. Степень успешности или неуспешности любого журналиста — в умении это рассказать.
Блогер, как правило, нелюбопытен. Он что-то публикует, когда становится свидетелем: шел мимо — произошла авария, рассказал. Или какое-то событие будет происходить. Если ему интересно, он пошел и показал себя в этом событии. Конечно, и там есть попытки аналитики, но это, скорее, исключение из правил.
Вообще, вся эта история «блогеры vs журналисты» меня очень смешит. Почему она до Томска дошла только сейчас? Мы очень обижаемся, когда нас называют дремучей провинцией, но спор блогеров и СМИ в Европе — история десятилетней давности, в России — в лучшем случае, восьмилетней. Почему это сейчас накрыло Томск, почему вдруг стало актуально? Скорее всего, после выборов в городскую Думу у нас массово появились политблоги, и пошла волна «блогеры круче журналистов». Ну окей, заявили «повестку дня». Но эта «повестка» к действительности, реальной жизни горожан, имеет минимальное отношение, это чисто политическая история.
— Когда говорят о блогерах, в пример, в первую очередь, приводят известные фигуры — Варламова, Собчак, Дудя. Чем отличается блогер популярный от блогера обычного?
— Топ-блогеры, «миллионщики» работают не в одиночку. Там блогер — это бренд. Он может совпасть с неплохим журналистом, как, например, Ксения Собчак. Можно по-разному к ней относиться, но она хорошая журналистка, на самом деле. У нее есть штат редакции и, мягко сказать, не маленький. То же самое у Варламова. Многие профессиональные журналисты, которые по тем или иным причинам не хотят или не могут работать на ТВ, пошли в YouTube, чтобы занять свою нишу, та же «Редакция» Алексея Пивоварова или «Парфенон» Леонида Парфенова. И это не один человек. Да, действительно, у канала есть лицо, но за ним стоит десять-пятнадцать, а иногда и тридцать человек, которые отвечают за весь цикл производства: от фотографов, редакторов, журналистов до отдела продаж. Потому что всю эту махину финансировать надо.
— Чем различаются экономика обычного блогера и экономика СМИ?
— Во-первых — белизна. Не секрет, что блогеры работают с налом в 8 случаях из 10. Тем более в регионах. У нас же вся отчетность прозрачная. Мы платим налоги, белые зарплаты. И не потому, что мы такие честные и принципиальные, у нас выхода другого нет. Нас, как юридическое лицо, проверяют налоговая инспекция, соцстрах, пенсионный фонд. В том числе, и наши отраслевые службы проверяют — прежде всего, Роскомнадзор и УФАС захаживает. В прошлом году к ним еще добавился Роспотребнадзор в плане ковида. Нас штрафуют, выписывают предписания, и мы должны их исполнять. Я сомневаюсь, чтобы блогеру хоть раз кто-нибудь выдал такое предписание.
Если мы что-то не то напишем, мы отвечаем перед своими читателями не только репутацией, но и по закону. Нас могут лишить свидетельства о регистрации СМИ. В случае с телевидением и радио — они еще и лицензии на вещание могут лишиться. Поэтому мы вынуждены за этим следить. Блогеры такого «удовольствия» лишены. На них, как на физлицо, можно подать в суд, но ты попробуй докажи, что это был злой умысел и клевета. Никто связываться не хочет. С нами, официальными СМИ, намного проще.
— А зачем вам тогда статус СМИ? Можно же работать без него.
— Можно, конечно, работать без него. Но, во-первых, это наше дурное воспитание еще со времен «РИА Новостей» — мы очень законопослушные, вся наша деятельность направлена на то, чтобы узнать информацию, проверить, получить подтверждение, выпустить новость. Это наша, не люблю это слово, но миссия. Это то, за что мы отвечаем. Конечно, было бы проще в этой жизни жить, если бы у нас не было свидетельства о регистрации СМИ. Но мне кажется, так просто правильно.
— В каком формате вы сейчас работаете, как проверяете новостные сюжеты и сколько времени на это уходит?
— У нас в РИА Томск основная единица измерения контента — новость, короткая заметка на 2000 знаков. Как выглядит процесс: мы что-то узнали, нужно созвониться, получить подтверждение от официального источника, выпустить. Допустим, что-то появилось в соцсетях — для нас это такой же равноценный источник информации — «вот-вот упадет крыша дома», или «она уже рухнула». В этом случае, мы должны сами получить информацию, удостовериться что это правда произошло: во-первых, отправить туда журналиста. Если далеко отправлять, например, это произошло в Стрежевом, выясняем по телефону. Во-вторых, мы должны в обязательном порядке дозвониться до официального органа, который это подтвердит или опровергнет, получить комментарии жителей этого дома. На все это уходит от часа до полутора.
Вот пример: помнишь, в Кисловке дети пропали? Пошли на урок физкультуры и заблудились? Информацию в так называемых «мамкиных чатах» мы поймали достаточно быстро, где-то через час началась шумиха. Сначала действовали по обычной схеме, пытаясь получить подтверждение или опровержение. В школе сказали, что «дети на физкультуре», и «все нормально». Но учитывая, что волна паники родителей все больше и больше была, мы решили: «Кисловка рядом, давай мотыльнемся туда», хотя было еще не понятно, это ЧП или нет. Так получилось, что мы приехали первыми, застали как раз тот момент, когда детей привезли на снегоходах. Наши фотографии потом очень хорошо растащили. Кто-то взял, ссылаясь, обозначив наше авторство, а кто-то просто взял, в смысле своровал. НТВ, например, купили.
Ну вот, на это у нас ушел примерно час. Конечно, могли сразу написать новость, прочитав в «мамкином чате». А если бы это оказалось неправдой? Для нас в СМИ самое страшное — это вовсе не «опоздать по сравнению с конкурентами». Самый страшный мой сон, как главного редактора — выдать неправду. Вот в чем наша принципиальная разница с блогерами. Я больше всего боюсь, что мы расскажем неправду. Поэтому если у нас появилась новость — значит уже точно все проверено и не на один раз.
— По твоим ощущениям, появилось ли больше шансов попасть на эту неправду?
— Это происходит в ежедневном режиме. Причем, чем ближе выборы, тем больше и больше будет так называемых фейков. Про фейки массово заговорили после «Зимней вишни». Вот тогда государство поняло, что с этим надо бороться. Но они всплыли намного раньше. Еще четыре года назад на выборах в США стало понятно, что фейки, информационные вбросы, становятся системой. До России, как обычно, позже докатилось. Теперь каждый год чем ближе единый день голосования, и насколько, скажем так, выше уровень выборов, тем больше таких вбросов. Причем, они начинают появляться строго за полгода до чьих-либо выборов. То есть, не накануне, а за полгода — когда идет дележ бюджета.
Это вбросы не явно политические. Иногда мне кажется, что там разные группы пробуют, делают пробные шары, чтобы потом для составления резюме предъявить ту или иную историю: «А мы вот так вот можем». У нас в поле зрения попала как-то история с шашлычкой, когда кто-то начал по WhatsApp распространять, что они мясо каких-то сгоревших поросят используют. С точки зрения бизнеса, казалось бы, ну кому это нужно?
— Если «пирог вбросов» поделить, сколько из них придется на политику, а сколько просто на сумасшедших?
— Я думаю, что в равной пропорции. Политика там, безусловно, есть, но она не главная, потому что никто политику читать не будет. Фейки — они интересны, прежде всего, какими-то жизненными вещами. Да и новости, по большому счету, интересны именно жизненными вещами. Это для нас арест мэра — прямо событие-событие. Для взрослой, возрастной аудитории, наверное, тоже. А те же студенты: «А кто, а че?». Ну не то, чтобы они Кляйна не знали по фамилии, информационный поток был плотный, но объективно — без подробностей чем он занимался. Даже для взрослого населения, а для подростков тем более — неинтересно про обязанности власти, про то, что уровень бюджета разный. Власть для них — она такая. большая и эфемерная. И чем мэр отличается от губернатора вопрос из той же оперы — при упоминании слова «полномочия» половина населения просто засыпает.
Люди, которые зарабатывают в соцсетях, я про тех же блогеров говорю, часто в этом тоже не разбираются. Почему дороги плохие? Власть такая. Какая власть? И этот вопрос сразу ставит в ступор. Есть какая-то мифическая «москва», особняком стоит «президент», отдельно есть какая-то «местная власть». Что такое «местная власть» — исполнительная, законодательная — по большому счету, они тоже не разделяют. Как раз задача журналистов — по-русски, понятным языком, рассказать про то, что сейчас происходит, и назвать вещи своими именами.
В конце концов, не зря же мы, журналисты, получаем высшее образование. Я вот за свою редакцию отвечаю — у нас большинство закончили факультет журналистики. Есть историки. Я встречала хороших журналистов-технарей. У них аналитический склад ума, что очень подходит для журналиста. Но это все равно люди образованные, которые много времени потратили на обучение и продолжают совершенствоваться. Потому что в нашей профессии иначе нельзя.
— Кроме блогеров, традиционным СМИ обычно противопоставляют «новые медиа». Еще лет десять назад в этой роли были все интернет-издания, потом, с уходом в цифру большинства традиционных СМИ, так обозначать стали соцсети и новые каналы дистрибуции, по мере их появления. В чем для вас, как для цифрового, но СМИ, сложность работы с соцсетями? В чем ее отличие от других каналов продвижения?
— Самая главная ошибка, когда считают, что соцсети — это бесплатно. Нифига подобного. Соцсети тоже стоят денег. Как минимум, штат, который должен в соцсетях работать. В нашем случае это не просто факультатив для журналистов, у нас это штатные сотрудники, постоянная группа, которые занимаются как мониторингом социальных сетей, так и размещением нашей информации. Они выдают ее не целиком и полностью текст с сайта, новость надо еще адаптировать под каждую соцсеть, под каждую аудиторию. Тоже трудозатраты, для этого нужно иметь опыт, обучаться постоянно, следить за новинками. Потому, что соцсети развиваются, одни появляются, другие исчезают. Вот пример с Periscope (соцсеть для прямых видеотрансляций, — прим.ред.). Когда он появился, мы его завели. Поработали, но чувствуем, что он затухает и закрыли. Появился «ТикТок». Мы поняли, что туда аудитория пошла, и тоже туда пришли. Хотя, конечно, немножко сами испугались. Мы там уже года полтора, но еще только нащупываем эту «тиктоковскую» манеру подавать новости.
Все-таки мы — не развлекательный канал, мы завязаны на новости. Да, мы считаемся «новыми медиа», потому что в интернете работаем. Хотя по сути информационные агентства существуют чуть менее 200 лет. Со своей историей, со своей манерой подачи материала. Но с появлением интернета, они в него очень хорошо влились.
Немного отвлекаясь от темы, скажу, что в свое время очень долго спорили, каким должен быть продукт информационного агентства. В течение 150 лет мы были СМИ для СМИ, В2В. Но с появлением интернета мы все-таки переформатировались и стали работать для конечного потребителя, без посредников, B2C. Самое смешное, что не сильно видоизменился контент, но появился дополнительный. У нас теперь не просто новостное сообщение, но и фотографии, потом видео пошло, аналитические статьи, как правило, богато иллюстрированы, то, что лонгридами называют сейчас. Мы это все, естественно, производим. Так или иначе, мы теперь работаем на конечного потребителя. Когда человек просто зашел к нам на сайт и прочитал. А не ждет, когда на нас сошлется радиостанция, и они услышат новость.
— Мы сейчас наблюдаем, как продвигается тема безусловной влиятельности телеграм-каналов. Как, на твой взгляд, все обстоит с этим на самом деле?
— Информационная картина дня состоит из многих частей. Во-первых, есть реальный читательский интерес. В случае с информационными агентствами, которые работают в интернете, его можно посчитать. Мы понимаем, сколько читателей зашли и прочитали определенную новость и даже откуда они пришли: из социальных сетей, через поисковые системы или те же самые агрегаторы.
Вторая история — это когда на повестку дня выходят разовые вбросы. Сейчас это, как правило, как раз через телеграм-каналы осуществляют. Аудитория у них, прямо скажем, небольшая. Что такое 200 или 300 читателей в масштабах Томска? Ну хорошо — 2000 читателей. Надо понимать, что у политических телеграм-каналов аудитория не только томская, их активно мониторит Москва. И там не один человек из столицы сидит. Люди от разных органов власти, коммерческих компаний, исследовательских организаций, кто-нибудь еще. То есть от этих 2000 подписчиков останется, в лучшем случае, реально 1000 томичей.
Статистика на сайте и в телеграм-канале по разному выглядит. Допустим, чиновники, работающие в мэрии или в «белом доме», зашли с рабочих компьютеров и прочитали какую-то новость. У нас в статистике отразился один IP-адрес. Это тот самый уникальный посетитель, которыми мы друг перед другом хвастаемся, с конкурентами спорим, кто круче. «Телеграм» ты смотришь с телефона, к нему привязан номер посетителя. И если у нас 20 чиновников из мэрии посчитались как один на сайте, то в случае с телеграм-каналом там все 20 в статистике будут учитываться.
Но благодаря тому, что в политических телеграм-каналах сидят местные чиновники прямо полным составом, возникает видимость: «Ах, об этом все говорят!» На самом деле, говорят об этом ровно сто человек. Сами про это поговорили, сами написали, сами обсудили — и «Ах, как это всех волнует!».
Когда я в Новосибирске работала, мне рассказывали историю про одну газету, которая печатала количество экземпляров, равное количеству рекламодателей. У них 30 рекламодателей в этом выпуске, значит, они напечатают 32 экземпляра. Ну, два для обязательного хранения. Так вот телеграм-канал — аналог этой газеты. Но благодаря тому, что чаще всего это люди и принимающие решения, у них возникает ощущение, что об этом говорят все.
На самом деле, аудиторные интересы вообще про другое. Мы в этом году сделали традиционную рубрику «Итоги года», исходя из читательского аудиторного интереса. Про какие события в «итогах» написать мы не со своей колокольни решили, а про что люди реально читали, про то мы итоги года и подвели. Мне кажется, так честнее. Так вот, с точки зрения людей, важные события совсем другие, не те что видим мы — журналисты.
— Получается, «Телеграм» сейчас хорош для того, чтобы влиять на людей, принимающих решения?
— Отчасти, да. Но этим людям нужно понимать, что они — не всё население Томской области, а только часть. И, конечно, иногда какое-то сообщение в телеграм-канале становится поводом для публикации в традиционных СМИ. Но это один случай из ста.
У нас телеграм-канал существует сильно давно, мы его завели ровно на следующий день, как вышло обновление Телеграм с новой функцией — «создать канал». Мы долго растили аудиторию, она не очень большая — где 5,5 тысяч человек. Людей, которых интересуют чисто новости, ограниченное количество. Это далеко не всё население Томской области и даже города Томска. Людей волнуют какие-то конкретные вещи. Естественно, за скобками остаются громкие истории: серьезное ДТП или бросили ребенка в подъезде. Известная история с девочкой Викой, всколыхнувшая Томск. Но, по большому счету, людей, которые ежедневно хотят читать новости, очень ограниченное количество. И они, как правило, так называемые случайные потребители. Где-то что-то увидели, зашли, прочитали и ушли.
Нет уже таких людей, у которых утро начинается с просмотра газеты. Новость становится фоном, ее употребляют походя. И вообще, у меня глубокое убеждение, что мы конкурируем не друг с другом, не СМИ со СМИ, мы конкурируем с компьютерными играми, с прогулкой в парке, с футбольным матчем на стадионе. Сейчас время настолько сжалось, и мы настолько вынуждены бороться за каждую минуту с нами, что бороться еще с телеграм-каналами и противопоставлять себя блогерам — глупость несусветная. Во-первых, в каждом конкретном случае человек решает для себя, где он хочет потреблять информацию. Надо смотреть на статистику объективно, сколько людей это посмотрело в штуках. Во-вторых, надо понимать, что журналисты тоже очень разные. Нельзя говорить, что мы все проверяем информацию, а вот блогеры не проверяют. Это неправда. Во-первых, далеко не все журналисты это делают. А иногда и некоторые блогеры проверяют информацию, тоже нельзя так однозначно заверять.
В случае кризисных ситуаций, тот же ковид, у нас посещаемость сайта выросла более чем в 10 раз! Люди пришли к нам, когда их что-то взволновало и им нужна была правда, а не сплетни. Когда ковид пришел в Томскую область, 18 марта прошлого года, всем стало интересно, потому что это касалось каждого. И вот тогда у нас был вал, мы тогда просто задыхались от количества посетителей. Постепенно мы к вирусу привыкли, волна схлынула. Обижаться за это на читателей? Ах вы такие сволочи, вы новости не хотите читать? Ну, глупо.
— В чем разница между разными площадками в интернете? Как происходит сейчас нишевание в СМИ?
— Прежде всего, по географическому принципу. Вдруг выяснилось, что человека, который живет в Томске в районе Дзержинки, не очень волнует война в Ираке и будет ли туда Трамп или не Трамп вводить войска. Оказывается, что судьба Дзержинского рынка или изменение схемы движения автобусов его волнует намного больше. Появилась такая так называемая локализация в СМИ, по этому пути лет 15-16 назад пошли некоторые достаточно крупные западные издания: и газеты, и информационные агентства. То есть была федеральная сеть, а вот появилась городская, а потом даже до районной начали дробиться. Правда, с районными СМИ история не удалась, потому что такая локализация требует финансовых затрат, а емкость рекламного рынка в районе ограничена. Но на город уже вполне себе может составить.
По этому пути в свое время шло «РИА Новости», откуда и появился наш медиацентр. В свое время информагентство решило, что они достигли потолка на федеральном уровне и им нужно забрать аудиторию со стороны. А взять региональную аудиторию со стороны можно, только локализуя новости. Оказывается, и экономически эта схема тоже работает.
— У части аудитории существует точка зрения, что «нормальные СМИ выживают сами», как цветы в поле. Как живут сейчас региональные СМИ? Что это за деньги?
— Все зависит от того, кто является собственником СМИ. Когда собственник — государство, тогда понятно, просто прописывается строчка в бюджете и по ней финансируется. Другой уровень — частные СМИ. Нам денег никто не принесет просто так, нет такой волшебной кормушки, откуда я раз в месяц забираю то, что положено на зарплату, на аренду, на интернет и так далее, увожу к себе в клювике. К сожалению, такой коробочки нет, или я не знаю адреса. Нам приходится зарабатывать, причем просто так денег никто не дает. Грантов у нас в таком понимании и объеме, как на Западе, тоже не существует. Раздают кое-что федеральным центрам, но на них не проживешь.
Мы, в основном, работаем за счет рекламы. Но региональный бюджет ограничен, Томск редко попадает в крупные федеральные рекламные кампании. Я имею ввиду мегакорпорации типа «Johnson&Johnson» — на эти рекламные кампании могут рассчитывать только города-миллионники. Поэтому крутимся, как можем. Стараемся продавать не просто рекламный баннер, а вещи с достаточно большой добавленной стоимостью — те же лонгриды, те же новостные сообщения, но хорошо обработанные, а не просто скопировал и залил релиз.
Новости только кажутся простым жанром. Меня больше всего умиляет, когда спрашивают: «А что тут такого — новость написать?». На самом деле, написание новостей — это в какой-то степени ремесло, а в какой-то — искусство. У нас даже порядок слов в предложении определен, иначе нас не будут находить поисковые системы или новостные агрегаторы. Мало кто знает, но чтобы наши новости попадали колектор, должно быть слово «Томск» в заголовке. Даже на размер заголовка у нас свой есть стандарт: семьдесят знаков. Как бы нас рекламодатель ни просил поместить новость с заголовком в две-три строчки, мы не можем, у нас система это не пропустит.
Есть еще мнение, что «журналист должен быть всегда голодным». Мое глубокое убеждение, что это чушь собачья. Почему журналист — такое особенное существо, которому не надо есть и пить, он не хочет жить в нормальной квартире и хорошо одеваться, не хочет в отпуск куда-то съездить? Что за такой непонятный самаритянин, которому жить не хочется? Это же полная чушь! Я училась долгие годы, я с 18 лет пашу, я в отпуске бываю не каждый год. Почему я должна влачить нищенское существование? И точно так же это касается сотрудников. Моя задача — обеспечить им достойную жизнь при тех рыночных условиях, которые существуют сейчас в Томске. И почему это зазорным считается? В конце концов, у журналистов как сотрудников есть свой рынок. Они стоят определенных денег. И чем качественнее журналист, тем больше он умеет, тем он дороже стоит.
Кроме зарплат и налогов, надо платить аренду. Хочется сидеть в отремонтированном офисе с хорошей доступностью.
— А как насчет удаленки в текущей ситуации?
— Журналистам, к сожалению, в домашних условиях работать тяжело. Например телевизионщики — у них монтаж, они привязаны к своей телерадиокомпании. Радийщикам тоже технически сложно. «Вести 24», по-моему, во время локдауна демонстративно вели эфиры из дома, но никто же не показывал, что сидит ведущий в тапочках, а при этом 140 человек на телецентре работает, обеспечивает его выход в эфир.
В случае с информационными агентствами или теми же самыми газетами — то здесь вопрос самодисциплины. Мало того, что ты должен быть где-то в центре, чтобы в случае какого-то события смог оперативно до места добраться. Журналист должен быть еще и внутри коллектива, он должен общаться, самосовершенствоваться.
Я сама когда-то работала из дома на протяжении полутора лет, когда была просто корреспондентом «РИА Новостей» по Томской области. Я могу сказать, что это достаточно тяжело. И даже когда полный локдаун был, у нас весь офис работал. Потому, что я знала, что это очень большая нагрузка на журналистов. Настроиться на рабочий лад намного сложнее в домашних условиях. Дома у тебя всегда много отвлекающих факторов, включая диван.
— Понятно, что варианты с подпиской в части независимых локальных медиа, да и не только их, сегодня эффективно не работают. Донаты — история, на которой нельзя строить бизнес-модель, она работает ситуативно. Остается рекламная модель. Понимает ли региональный бизнес, что освещение независимыми локальными средствами массовой информации важных для него тем (именно освещение, не реклама чего-либо или продвижение интересов) подразумевает наличие своего рода общественного договора: «вы пишете/снимаете о том, что для нас важно, мы размещаем у вас рекламу, чтобы вам было на что писать/снимать»?
— Конечно, нет. Даже у продвинутых рекламодателей его нет. Был как-то разговор на ток-шоу у Ириты Мининой несколько лет назад, когда обсуждали вопросы о закрытии о ТВ-2. И Андрей Поздняков (основатель, президент группы компаний Elecard — прим. ред.), при всем моем уважении к нему, долго говорил о том, что ТВ-2 нужно сохранить. И на мой вопрос: «А ты там давно рекламу размещал?», — он сказал: «А мне не надо». Я как владелец владельца [бизнеса] его понимаю. Ну не надо ему. Но тогда извините, не учите меня, как должны существовать СМИ.
Если мы говорим про именно региональную бизнес-модель СМИ, то в этом случае, большой источник дохода — это близкий к рекламе блок, информационное обслуживание деятельности компаний или организаций. То есть, когда СМИ заключает договор на изготовление и размещение материалов о деятельности кого-то. В этом случае, продается не просто доступ к аудитории, как в рекламе, но и работа сотрудников — журналистов, фотографов, дизайнеров и т.п. РИА Томск тут не исключение.
Журналистика у нас, конечно, чокнутая профессия. С одной стороны, есть социальная ответственность. Мы должны! У нас есть миссия — информировать население. Но никто не говорит, кто эту миссию должен оплачивать. Мы, наверно, такие же несчастные, как врачи. Все знают, как лечить, и все знают, как писать.
— Тогда при помощи чего сегодня может достигаться независимость небольшого регионального СМИ с ограниченным кругом рекламодателей?
— Это, прежде всего, распределение. Пусть рекламодатели будут давать меньше, но их будет больше. Тогда ты не привязан к одному ключевому, якорному рекламодателю. В случае конфликта, который может произойти по политическим, по экономическим взглядам, да просто поссорились, ты получаешь ту самую независимость. Дело не в объеме зарабатывания денег, а в том, чтобы у тебя бюджет был, в идеале, разделен на равные доли между двадцатью, тридцатью, пятьюдесятью клиентами.
Когда я работала исполнительным директором в одном издательском доме в Новосибирске, очень смешной разговор был с одним из рекламодателей. Это был стабильный клиент, который в течение чуть ли не 10 лет размещал один маленький-маленький макетик еженедельно в газете. Его в рекламном отделе начали раскручивать: «А давайте, вы будете давать большой макет или маленькие, но два». Он говорит: «Нет, мне два макета не надо. Вы понимаете, если Кузьмич не запьет, то я делаю два дивана в неделю, если запьет — то один диван. Мне больше рекламы не надо». Я всегда эту историю приводила в пример, когда работала с Москвой. Когда они мне начинали рассказывать про медиапланирование, маркетинг, систему работы с клиентами, я им отвечала: «Вы просто не понимаете, с какими клиентами я работаю. У нас иногда реклама зависит от того, запьет Кузьмич или не запьет». Умение работать в том числе с мелкими рекламодателями — это и определяет экономическую успешность и политическую самостоятельность того или иного СМИ.
Так сегодня выглядит офис агентства:
В начале 2021 года агентство отметило свое 10-летие. Ежедневно редакция производит более 25 новостных сообщений, обзоров и статей. Это самое цитируемое СМИ региона по индексу «Медиалогии». Источник: obzor.city