Понятно. Наверное, когда Обама объявил, что персональная страничка в Интернете есть даже у его собаки, нам всем нужно было разойтись. Мы же все еще как-то некстати печатаем, транслируем, показываем.
«Ты чего-то не знаешь, - ответил я ему. – Минувшей осенью киоски прессы в Москве убирали совсем по другой причине».
Но он уже не слышал: он спешил домой, чтобы посмотреть какую-то телепередачу. Действительно, надо смотреть, пока ТВ еще живо.
Я полез в Интернет и нашел несколько статей о смерти СМИ. Знаете, как для чтения на экране, в них слишком много букв. Я просто поверил на слово.
Хотел на свой рабочий стол поставить табличку «Лелик, всё пропало», но пришел босс и попросил поработать над стратегией журнала на следующие пять лет. Видимо, он не в курсе. Надо отправить ему пару ссылок.
Звонили еще пару кандидатов в «покойники» – с радиостанции и телеканала. Ничего так, голоса бодрые пока. Телеканал даже меняет дизайн, программную сетку, набирает новых ведущих – такие вложения перед закрытием! Но я их предупредил, они теперь знают. В Интернет просятся.
Между тем, я решил провести эксперимент и сел на строгую медиадиету: никаких просмотров «Камеди клаба», «Прожектора Перис Хилтон» и других телепрограмм по ТВ и на youtube, никаких журналов и газет, никаких переходов из Facebook на медиаресурсы (никакого «Слона», «Ведомостей» «Коммерсанта», Lenta.ru и проч.), никакого радио в наушниках – только закачанные музыкальные треки.
Поначалу было забавно. События доходили до меня приглушенными, пропущенными через эмоции друзей и знакомых, через статусы в соцсетях (но никаких переходов по ссылкам – ни-ни!). Стало спокойнее: у нас чем меньше новостей знаешь, тем спокойнее живешь.
Я смотрел фильмы. Дочитал пару книг, до которых не доходили руки. Я стал невесомым и легким, регулярно недополучая медиакалории. Не знаю, как чувствуют себя вегетарианцы, но мне кажется, что именно так – звенящая прозрачность и осознание, что где-то сейчас едят стейк.
Однако через неделю я понял, что отстаю. Мне рассказывали новости, о которых мне хотелось узнать больше. Откомментировать статью о доходах Медведева. Посмотреть программу о Людмиле Гурченко. Послушать любимого Ганапольского. Узнать вести с родины. Вдохнуть запах глянцевого журнала и, что я очень люблю, провести пальцами по плотным страницам с рифленой рекламой. Мне не хватало сопричастности (мы ведь существа социальные) и эмоций.
Вы сколько угодно можете рассуждать о вреде McDonalds и Coca-Cola, но наступит день, когда вы сорветесь и таки возьмете гамбургер или жарким днем вскроете ледяную запотевшую баночку красного цвета.
И я сорвался.
За один вечер я перечитал и пересмотрел массу ссылок (кстати, я открыл, что на Facebook почти невозможно узнать, что происходило неделю назад и позже – не докопаешься, в отличие от онлайн-изданий и журналов). Я утомил друзей количеством комментариев. Я купил Esquire: меня вдохновила их идея с 12-ю обложками с разным Малковичем. Я снова стал слушать деловые радиостанции с их бесконечными разговорами. Я вонзил свои зубы в сочный кусок медиастейка и уже не смог оторваться.
Как можно рассказывать о смерти ТВ тогда, когда чуть не половина населения полтора часа, не отрываясь, смотрит передачу «Ванга возвращается», а небольшие специализированные телеканалы переживают всплеск потребительского интереса? О смерти прессы тогда, когда происходит бум журналов-коллекций (я насчитал 24!), а типографии заявили о повышении их загрузки издательскими проектами на 13%? О смерти радио тогда, когда за 2010 г. рост аудиторий радиостанций составил 10-20%? Тысячи людей потребляют медиаконтент через социальные сети, и их количество растет (правда, бывает, они при этом думают, что вовсе не касаются медиа, а просто читают френд-ленту).
Где же те смельчаки, которые отказались от медиа? Может быть, это вы?
Что же, если у вас получится просидеть на медиадиете хотя бы месяц, дайте мне знать. А до тех пор я не поверю в смерть медиа.