Таратута: У вас с прошлой недели начался звёздный час.
Сунгоркин: Звёздный чёс.
Таратута: Да, вы совершенно верно говорите, вас пригласили, по-моему, на все итоговые программы на всех каналах. Я видела просто анонсы, у нас вы практически в пионерском выпуске, мы очень рады этому. Вопрос мой первый: для газеты любая реклама – негативная, положительная – это реклама?
Сунгоркин: Мы не в восторге от того, что происходит и как трактуется в целом. Я бы с удовольствием не пришёл бы к вам по этой теме, но если я не приду, это тоже будет трактоваться, как главный редактор увиливает, прячется от чудовищной ответственности, которая на него свалилась. Мы понимаем, о чём мы говорим.
Таратута: Давайте напомним нашим зрителям: на прошлой неделе журналистка «Комсомольской правды» Ульяна Скойбеда опубликовала текст, её возмутило высказывание Леонида Гозмана, который в своё очередь в своём блоге …
Сунгоркин: Не так. Несколько ключевых моментов: Леонид Гозман якобы в своём блоге, дневнике чуть ли не для себя и невесты, условно говоря, написал, а эта Скойбеда, такая и сякая, в «Комсомольской правде» - уже враньё. Первое: написал он это в блоге, который размещён на «Эхе Москвы».
Таратута: Рассказать вам технологию размещения блогов на «Эхе Москвы»? «Эхо Москвы» публикует частные блоги, высказывания, которые кажутся важными.
Сунгоркин: Неважно, вы же всё сказали: «высказывания, которые кажутся важными». Итак, это опубликовано на сайте «Эхо Москвы» сверхпопулярном и так далее. Второе – Скойбеда опубликовала это не в газете «Комсомольская правда», о чём постоянно талдычат, а на сайте. А что такое сайт «Комсомолки»? А сайт «Комсомолки» - это гигантское количество материалов, которые расходятся, сходятся на огромное количество версий, и уследить за ними действительно сложно, в чём мы повинуемся, посылаем голову пеплом и извиняемся. Дальше ваша версия.
Таратута: Вы рассказали, как вы видите процесс.
Сунгоркин: Как это? Это факты.
Таратута: Теперь это всё на сайте, и Ульяна Скойбеда писала просто в некотором коллекторе разных новостей. Мне кажется, этот автор, надо сказать, что я не сразу познакомилась с этим автором, я не всегда читала её тексты, но один из текстов мне запомнился, и мы к нему вернёмся.
Сунгоркин: Итак, мы разобрались, что это было не в газете.
Таратута: Да-да, в этом все разобрались сразу, не в этом дело. Дело в том, что было написано в этом тексте, мы помним, что там был подзаголовок, который касался, мне, честно говоря, не хочется пересказывать каждый раз, но с этой фразы началась история, что автор сожалеет о том, что из предков либералов не сделали абажуров. Это вольный пересказ.
Сунгоркин: Я опять не соглашусь, вы сказали, что «началась история», история не началась с этого. История началась с того, что Гозман… Что сделал Гозман-то? Давайте про него скажем, история началась с того, что Гозман написал, что единственное отличие СС от военной контрразведки «СМЕРШ» только то, что у СС была форма покрасивше. И понеслось.
Таратута: Поскольку вы очень хотели разобраться, где был опубликован блог Гозмана, я хотела бы вам рассказать историю: Леонид Гозман в частном публицистическом порядке выразил мнение, что съёмка фильма о «СМЕРШе», показ его на одном из федеральных каналов – это всё равно, как если бы на одном из центральных каналов был показан фильм или ода во славу СС. Тут вы не станете спорить, мне кажется, это примерна такая история.
Сунгоркин: Не стану.
Таратута: Подзаголовок про абажуры в какой-то момент был изъят из непечатной прессы.
Сунгоркин: Я буду делать так – ваша версия и моя, вернее, факты. У вас версия, у вас упаковка…
Таратута: Вы копаетесь в деталях, которые вас не обеляют, потому что не это нас волнует.
Сунгоркин: Я вообще не считаю, что меня лично надо обелять. В тот момент, когда редакторы увидели эту безобразную фразу, её убрали, в отличие от блога Гозмана, который торжественно и парадно стоит на сайте «Эхо Москвы».
Таратута: К Гозману мы перейдём позже, к сожалению или к счастью, Гозман у вас не работает, а Скойбеда работает. Я работала в разной печатной прессе и знаю, как проходит процесс управления заметками, над автором стоит много-много настроечных структур. Сайт это или не сайт, сайт – это обычно трансляция газеты, особенно с таким звёздными авторами, а Ульяна Скойбеда – это золотое перо газеты, вы её выращивали таким образом. Скажите, это вы просто проворонили эту её непотребную, как вы считаете, запись на сайте?
Сунгоркин: Мы её просто проворонили, как только увидели, мы извинились. Чего такой сыр-бор?
Таратута: Значит, вы не контролируете, что у вас в газете происходит?
Сунгоркин: Ой-ой, контролирую, во-первых, если говорить лично обо мне, к сожалению, я был в деловой поездке, в командировке в городе Кишинёве в этот день. Так получилось, мы там меняли директора.
Таратута: А кто вас заменяет, когда вы находитесь в командировках?
Сунгоркин: Человек, который меня заменяет, проворонил. Вы сказали, что вы работали во многих газетах, там контроль, к сожалению, это уже устаревает, сейчас… И давайте говорить, что это не газета, а сайт. Да, в газете всё, что вы говорите, есть: первое, второе, третье лицо, пять человек смотрят.
Таратута: Мы сейчас говорим не о судебных издержках, а об этике, о морали.
Сунгоркин: Я же не про судебные издержки, я просто говорю, как оно есть. А есть оно так, что при огромных потоках информации, которые идут через эту структуру под названием «Комсомольская правда», можно проворонить. Вот и всё. Гигантское количество информации идёт.
Таратута: Вы знаете, как я думаю? Можете меня поправить, что всё было наоборот. Было так: Ульяна Скойбеда написала текст на сайт, вышел этот заголовок, который никого не смутил, потому что этот заголовок, возможно, отвечает…
Сунгоркин: Подождите, это не заголовок, а подзаголовок, вы всё время пытаетесь меня…
Таратута: Да, который соответствует некоторой позиции проверяющих органов – и корректуры, и того человека, который выпускал заметку.
Сунгоркин: Да нет корректуры на сайте!
Таратута: Существует редактор?
Сунгоркин: Редактор проворонил.
Таратута: Нет, что это соответствует некоторой внутренней позиции и вашей, и, возможно, вашего зама. Может такое быть?
Сунгоркин: Нет, не может, никакой позиции у нас нет. Вы так улыбаетесь, словно…
Таратута: Я просто рада вас видеть.
Сунгоркин: Откуда такая позиция может возникнуть? Ну почему вы так считаете?
Таратута: Потому что после того, как всё это случилось, все стали копаться в предыдущих заметках этого автора. Например, у Ульяны Скойбеды был текст, с которого началось знакомство читателя с этим автором, читателя «Комсомолки», который не относится к постоянному читателю.
Сунгоркин: И опять неправда, Скойбеда работает в газете лет 20. Что значит – «началось знакомство»?
Таратута: Вы понимаете, что какая-то группа читателей с ней была знакома, а какая-то нет? Вы в это верите?
Сунгоркин: Конечно.
Таратута: Вот я, например, узнала, и мои товарищи, мои коллеги…
Сунгоркин: Вы только что сказали, что началось знакомство.
Таратута: Да, вот у части ваших читателей знакомство со Скойбедой случилось в тот момент, когда она написала текст про то, что писатель Дина Рубина, гражданка Израиля, не должна зачитывать диктант русским людям, я опять в вольном пересказе. Тогда никто так не нападал на гражданку Скойбеду, она высказалась, никто её текст ни с газеты, ни с сайта не снимал, всё было спокойно, кто-то возмутился, а кто-то нет. Вам кажется, что этот текст не был предшественником этого текста? Как вам кажется, как главному редактору?
Сунгоркин: Тот текст – это право любого автора на определённую позицию. Как вы знаете, в городе Ульяновск губернатор тоже заменил текст, что трогательно, там читали журналисты «КП» Пескову.
Таратута: Очень трогательно.
Сунгоркин: Почему Скойбеда не может то заявление сделать? Тут же нарисовали ксенофобию, антисемитизм и так далее. Она сказала: «Пусть хоть Берл Лазар читает, пусть хоть Сайдулаев».
Таратута: Давайте разберёмся, требуют крови, требуют увольнения Скойбеды, требуют каких-то мер, я считаю, что свобода слова – это такая опасная и острая вещь. Вы имеете право такую позицию излагать, другие – другую, никого закрывать не надо, требовать ничего не надо, такая моя журналистская позиция.
Сунгоркин: Спасибо, добрая девушка.
Таратута: Проблема только в том, что это ваша редакционная позиция, коль скоро она повторяется из текста в текст.
Сунгоркин: А в чём ужас? Скойбеда предложила такую версию.
Таратута: Вам не кажется текст про Дину Рубину антисемитским?
Сунгоркин: Нет, не кажется. А почему он должен мне казаться, если она говорит: «Пусть Берл Лазар, пусть выступает хоть пять людей еврейской национальности, но пусть они будут гражданами России». Где здесь антисемитизм?
Таратута: Она говорит не совсем так, и главный её настрой был именно в национальности автора.
Сунгоркин: Ничего подобного, это вы придумали всё.
Таратута: Я прочитала извинения госпожи Скойбеды, которое было, с моей точки зрения…
Сунгоркин: С вашей точки зрения, а с моей не так всё.
Таратута: Я веду эту программу, и я имею право высказывать свою точку зрения. Это образец национализма, так выглядит, когда автор оправдывается, что я вообще против евреев ничего не имею, потому что у меня сосед еврей, дядя еврей и директор школы, которого я люблю, тоже еврей.
Сунгоркин: У них, кстати, есть еврейская кровь, так что тут вообще смешно говорить. У вас любое упоминание чего-то – это тут же национализм. Можно я вас спрошу?
Таратута: Спросите.
Сунгоркин: Про двойные стандарты и про прочее. Три недели назад Иван Ургант с Адабашьяном на Первом канале нарезает что-то и говорит: «Мы это режим, как будто деревеньку комиссары», потом Адабашьян с ножа счищает и говорит: «А это ошмётки порубленных…».
Таратута: Это был большой скандальный случай.
Сунгоркин: Какой же скандал? У вас не было тут Эрнста, например?
Таратута: Иван Ургант очень извинялся, очень многие объясняли такие вещи.
Сунгоркин: Ургант извинялся, смеясь про борщ и сало. Никакого шума, никаких предостережений Госкомнадзора, никаких тасканий руководства Первого канала. Посмеялись и всё, ну украинцы что-то там, ну кто такие украинцы. Кстати, украинцы – второй по населению народ в России. И чёрт с ними с украинцами, а вот любое упоминание другой нации…
Таратута: Я родилась на Украине, и вы про украинцев можете мне не рассказывать, я про них больше знаю.
Сунгоркин: Вся надежда на вас. Про Лёню Гозмана, всё началось не со Скойбеды, а с Лёни Гозмана. Сегодня у нас на радио «КП», я после вас к Альбац ещё иду отдуваться тоже за антисемитизм или что она там мне ещё навесит. Сейчас Борис Надеждин говорит, они со Скойбедой вдвоём сидят и говорит: «Ульяна, Лёня такой человек, он как ребёнок, он столько всего наговорил, да не обращайте на него внимания». Слушайте, а почему на Лёню можно не обращать внимания с его заявлениями?
Таратута: Вы знаете, на Лёню обратила внимание уже Государственная Дума.
Сунгоркин: А заметили и затихли. У вас есть своя гипотеза, и у меня есть своя гипотеза. Что они посмотрели и сказали: «Нет, мы лучше помолчим, как бы нам тоже не впаяли какой-нибудь антисемитизм на ровном месте». Там же тишина, ничего нет, Леонид Гозман работает и не извиняется.
Таратута: Знаете, когда парламент инициирует исследование, мне вообще довольно сложно это назвать тишиной.
Сунгоркин: Скойбеда извинилась в газете, я уже устал извиняться за неё, хотя я ничего этого не видел, как увидел, мы всё это смели. Теперь нам вещают, мы ходим по каналам, по радио, а Леонид Гозман ничего. Черт бы с ним, с Леонидом Гозманом, но он один из директоров государственной корпорации «Роснано».
Таратута: То есть вам кажется, что любые слова, сказанные человеком, должны иметь государственное звучание?
Сунгоркин: Нет, Боже упаси.
Таратута: То есть человек на государственном посту не имеет права на взгляды, которые вам кажутся непатриотическими?
Сунгоркин: Вы угадали, люди на государственных постах ограничены в проявлении своих чувств.
Таратута: Проявлении своего не патриотизма?
Сунгоркин: Конечно.
Таратута: А кто определяет градус патриотизма?
Сунгоркин: Конечно, законодательство, дорогая Юлия Таратута. Существуют разнообразные документы о том, что сиди, работай, помалкивай по тем и тем вопросам, пока ты государственный чиновник.
Таратута: У вас вольное вообще представление о существовании государств и государства даже российского, нет?
Сунгоркин: Слушайте, вы меня потрясаете. Спросите у любого чиновника, он вам подтвердит.
Таратута: А как вы относитесь к иску, который вам сейчас собираются вчинить, а именно Борис Вишневский и питерское заксобрание, экстремизм?
Сунгоркин: В смысле? Я не понял вопроса.
Таратута: У истории со Скойбедой есть законодательное продолжение.
Сунгоркин: Понял. Как говорил герой Гоголя: «Закон – я немею перед законом». Как я должен относиться? Если прокуратура, наш суд примет какие-то решения, естественно, я их признаю и скажу: «Да, суд есть суд». Но мне бы очень хотелось, чтобы суд разобрался с Гозманом, Бергом, Колкером и прочими.
Таратута: А вы антисемит, скажите?
Сунгоркин: Я? Слушайте, как я могу быть антисемитом? У меня половина руководства «КП», а я сам подбираю кадры, у меня половина газеты, извините, определённой национальности.
Таратута: «Извините, определённой национальности» - это хорошо.
Сунгоркин: Ну, мы же об одной национальности говорим.
Таратута: Просто ваша заметка об этом была.
Сунгоркин: О чём об этом?
Таратута: Тема нашего разговора, хочется закруглить, потому что ваши ответы повторяются. Вы обиделись на предупреждения Роскомнадзора? Вам казалось, что вас поддержат в этом почине?
Сунгоркин: Я обиделся?
Таратута: Да, ну в этой войне с Гозманом.
Сунгоркин: Послушайте, вы сказали, что готовились к нашей встрече. Как же вы готовились? Вы такая профессиональная журналистка и ведущая. Как я обиделся? Я неоднократно делал заявление в РИА «Новостях»…
Таратута: Я говорю о вашей душе, о личных чувствах, понятно, что вы умеете говорить официальные слова. Вам было обидно, что за вас не вступилось то государство, в тренде которого звучала заметка?
Сунгоркин: Нет, но вы так со мной разговариваете, словно я эту заметку написал, и вот «эх, не оценили». Я согласен со всеми жёсткими оценками этой заметки, этого пассажа, я согласен хоть в душе, хоть не в душе. Вы можете улыбаться всезнающе.
Таратута: Я улыбаюсь всего лишь в качестве продолжения беседы.
Сунгоркин: Спасибо. Я действительно, вам сложно поверить, но я действительно считаю, что всё правильно сделано государством. Действительно я так считаю, ну виноват. Ещё я и не антисемит, горюшко какое для вас.
Таратута: Нет, на самом деле многие представители печатной прессы потом по следам этой истории, которая почему-то всех взбудоражила, стали опрашивать людей, которые у вас работали, и почему-то кто-то говорил, что никогда вам не было свойственно подобное отношение к данным народам, населяющим РФ. Например, Арзен Мусалиев, человек, который работал…
Сунгоркин: Что значит «почему-то»? Вы сказали: «Почему-то… »
Таратута: Нет-нет, это вы ослышались. Например, другая группа людей говорила, что…
Сунгоркин: Так что сказал Арзен Мусалиев?
Таратута: Он говорил, что никогда вы не были замечены в национализме, и это к вам не вяжется.
Сунгоркин: Ой, как хорошо, спасибо, Арзен Мусалиев.
Таратута: А другая ваша сотрудница Ольга Бакушинская сказала: «Не могу сказать, что в Сунгоркине этого не чувствовалось». Как вам кажется, что её заставило так думать?
Сунгоркин: Бакушинская – это песня, Бакушинская ушла, как это принято у неё, с шумом, гамом и руганью из «КП» в газету «Московские новости», вы меня понимаете. Через несколько месяцев она разругалась в «Московских новостях», пришла ко мне, и я её вернул. Я её тут же вернул, сказал: «Ну ладно, Оль, чего не бывает», и она стала тут же писать. Она работала около года, добросовестно всем рассказывая, какие мерзкие «Московские новости» и как хорошо в «КП», какой ангел и чудо Сунгоркин Владимир Николаевич, это я.
Таратута: Что-то у вас с Бакушинской личное.
Сунгоркин: Да нет, я вам просто рассказываю, что такое Бакушинская. После этого она отбыла на ТВЦ, и я узнал о себе много нового. Вы смотрели эти её мемуары? Бакушинская – это человек.
Таратута: Сегодня у этой темы получилось неожиданное продолжение…
Сунгоркин: А вы заметили, что там только Бакушинская про это сказала? Я тоже читал про себя много мемуаров.
Таратута: Там опросили пять человек, они высказывались, кто-то выступил на эту тему, что называется за, кто-то против.
Сунгоркин: Там было всё, мне кажется…
Таратута: Я задала вопрос – что могло заставить говорить первого и второго человека такие вещи.
Сунгоркин: Я вам сказал же.
Таратута: Да, ответили. Как вы отреагировали сегодня на слова заместителя председателя московского правительства Печатникова, который не стал разговаривать с корреспондентом вашей газеты, поскольку его лично тронула эта история?
Сунгоркин: Послушайте, вы же готовились вроде к программе. Я сегодня дал уже четыре или пять интервью по этому поводу. Хотите, повторю?
Таратута: Я хотела спросить вас, какой из этих комментариев соответствует действительности?
Сунгоркин: Они все одинаковые.
Таратута: Например, я читала, что вы обиделись на Печатникова, вы сказали, что это какой-то нонсенс, потому что вам казалось, что он ваш друг.
Сунгоркин: Враньё, я не говорил, что я обиделся на него, враньё. Чего вы всё время врёте? Зачем? Хорошо, я повторю ещё раз то, что сказал сегодня уже раз пять, наверное, я уже охрип говорить сегодня. Я к нему очень хорошо отношусь, я его люблю и уважаю, это правда, он великолепный врач, он один из лучших организаторов здравоохранения, я говорил это и говорю. То, что произошло, я считаю недоразумением. Я вам скажу то, что ещё никому не говорил.
Таратута: Давайте.
Сунгоркин: Наконец-то, мы же канал «Дождь», должны блеснуть, сейчас я блесну. Леонид Михайлович Печатников позвонил мне 20 минут назад, он разговаривал со мной 10 минут о том, что «Действительно, чёрт… я приду к вам на канал…»
Таратута: Какой канал?
Сунгоркин: У нас есть ТВ «КП», радио: «Я приду к вам в редакцию, я приду к вам на радио, телевидение»…
Таратута: И извинюсь за то, что обидел Скойбеду.
Сунгоркин: Нет. Почему? Никто не говорит про извинения. Почему вы ссылаете к какой-то кухне? «Я объясню свою позицию». Нормальный разговор, он тоже чувствует, что какая-то ерунда происходит.
Таратута: Мне просто кажется, когда чиновник такого ранга выступает с такой позицией, то он через 10 минут не звонит и не извиняется. Посмотрим.
Сунгоркин: Вы думаете, что я придумал?
Таратута: Я не думаю ничего, просто любопытно.
Сунгоркин: Придумал в прямом эфире? Дрогой Леонид Михайлович, я думаю, что вы подтвердите, что я говорю полную правду, любимый мой, дорогой, уважаемый Леонид Михайлович.
Таратута: Это очень любопытная история.
Сунгоркин: Ну, мы же живые люди все, Скойбеда – живой человек, ну ляпнула, чего вы так вцепились? Почему вы в Урганта не вцепились? Чего вы не вцепились в поддержку СС, вот вы, канал «Дождь»? Почему вы не замечаете огромное количество мерзости, которая говорится в адрес России? Одна фраза, а все вцепились и бегают, как нищие с торбой. Ура, антисемита поймали.
Таратута: Вы видите разницу между высказыванием Леонида Гозмана и высказыванием Ульяны Скойбеды?
Сунгоркин: Это разные высказывания. При этом я считаю, что и Леонид Гозман, и Михаил Берг, и некто Колкер, не знаю, как его зовут, и сын писательницы «Знамя либерализма» Татьяны Толстой Артемий Лебедев – все они по-хорошему должны были, фигурально выражаясь, встать на колени. Ладно, пусть не встают, но они должны были извиниться за то, что в святые для людей дни... Вы зря усмехаетесь, ну смейтесь, пожалуйста. В святые для людей дни они нанесли такое огромное количество оскорблений в адрес этой страны, этого народа и этих ветеранов. Понимаете?
Таратута: Ваша позиция понятна.
Сунгоркин: Вы хоть раз на канале «Дожде», да вы никогда про это не скажете, дорогая Юля, никогда.
Таратута: У нас с вами разные высказывания по поводу двух упомянутых авторов.
Сунгоркин: Почему двух?
Таратута: Двух упомянутых авторов.
Сунгоркин: Я перечислил Берга, очень много было высказываний.
Таратута: Я уже ответила на ваш вопрос.
Сунгоркин: А что у вас по эсэсовские высказываниям? Какая позиция у вас по высказываниям Гозмана?
Таратута: Когда вы меня позовёте к вам на канал или на радио…
Сунгоркин: А я знаю, почему вы молчите, потому что вам стыдно сказать прямо вашу позицию. Ну, скажите. Вы же не осудите Гозмана, ну, скажите. Как вы относитесь к высказыванию Гозмана?
Таратута: Я не буду осуждать Гозмана в эфире своей программы.
Сунгоркин: А почему?
Таратута: Я ответила вам на вопрос.
Сунгоркин: А почему вы не будете осуждать Гозмана с заявлениями о том, что СС и военная контрразведка «СМЕШ» - это одно и то же? Почему не будете осуждать?
Таратута: Я не буду осуждать Гозмана. Мне кажется, этих слов достаточно.
Сунгоркин: То есть вы с ним согласны? Вот и всё.
Таратута: Меня, честно говоря, немножечко не радует ваша такая агрессивная позиция, поскольку…
Сунгоркин: Меня тоже не радуют ваши вопросы, так что же.
Таратута: …поскольку лучший способ защиты – это нападение, а с моей точки зрения, вы попали в довольно сложную ситуацию. Мне кажется, что вы попали в некоторую ситуацию, когда вы прощупывали некое настроение, некое настроение, куда ещё может зайти газета.
Сунгоркин: О, Господи.
Таратута: И вас впервые, мне кажется, не поддержала та власть, которую вы …
Сунгоркин: Дорогая Юля, всё это чушь собачья, которую придумывают в таких местах, как канал «Дождь» и в других подобных. В «Комсомолке» работают 300 человек…
Таратута: Я бы сказала, что вы немножечко ошиблись со временем, буквально через две недели или два месяца вы бы могли совсем в тренде.
Сунгоркин: А почему через два месяца? Вы меня заинтриговали.
Таратута: А мне так кажется, всякое может случится.
Сунгоркин: Если будет такая же вакханалия, всякое может случится, в любой тренд попасть, потому что сейчас идёт просто вакханалия. Сейчас объективно почему-то значительная часть либеральной общественности объективно выступает, как вы сейчас, на стороне Гозмана, Берга, Колкера. Ну что это такое?
Таратута: А вы вообще когда-нибудь, плохое слово «нерукопожатность», хорошее слово - «репутация», мне кажется, вы едва ли не впервые столкнулись с ситуацией, когда кто-то, как Леонид Печатников, про которого вы говорите, что он вам звонил и извинялся, посмотрим, как отреагирует Печатников…
Сунгоркин: Послушайте, не врите, я не говорил, что он извинялся. Что вы всё время перевираете! Я не говорил, что он извинялся, я говорил, что он мне звонил, и у нас был очень хороший разговор. Я говорю и говорил, что это очень замечательный человек. Я не говорил, что он извинялся.
Таратута: Мой вопрос заключался в том, не кажется ли вам…
Сунгоркин: Хорошо, что у нас прямой эфир, как хорошо, что вы не можете нарезать.
Таратута: Это вы вырезаете лиды, мы ничего не вырезаем. Не кажется ли вам, что вы впервые в жизни попали в ситуацию, когда кто-то может условно не подать газете руку?
Сунгоркин: Ну и что, смотря кто этот кто-то.
Таратута: Леонид Печатников.
Сунгоркин: Слушайте, вам самой не стыдно так передёргивать? Ну, позвоните после этого эфира Леониду Михайловичу Печатникову.
Таратута: Мне не стыдно.
Сунгоркин: Вы вруша, дорогая Юля. Просто стыдно.
Источник: Телеканал Дождь