− Иван Иванович, расскажите, как современные электронные СМИ воздействуют на человека и общество в целом?
− С моей точки зрения, они полностью перепрограммируют людей. Согласно Торонтской школе теории коммуникации, можно рассматривать систему коммуникаций и медиа как своего рода платформу, на которой уже разворачивается софт, программное обеспечение, под которым я в данном случае понимаю то, как устроено общество, устроена личность, какие у людей ценности. Это все очень связано с медиаплатформой. Общество существует по определенным технологиям: технологиям коммуникаций. Что дают эти новые технологии? Прежде всего, они все в своей основе электрические, то есть работают в режиме реального времени и объединяют людей… В цепи, если можно так сказать, в цепочки. Для героической индивидуальной личности остается не так много места. С одной стороны, вроде каждый теперь личность, с другой стороны, почему-то все они связаны: здесь уже присутствует какая-то групповая психология.
С моей точки зрения, мы присутствуем при контакте с непознанным: существует какая-то новая электронная система коммуникаций, работающая в режиме реального времени, которая заново собирает общество по новым законам, новым принципам, в чем-то близким к устному обществу. Во всем этом присутствуют узнаваемые черты более ранних эпох, а в чем-то совершенно новаторские, потому что ощущение возможности общения с кем угодно в режиме реального времени, возможность узнать что угодно – это очень усиливает человека. Но для того, чтобы воспользоваться этими технологиями в полном объеме, ты должен быть зрелой и состоявшейся личностью, а если человек социализован, учитывая, что мы не понимаем этой новой среды, то в итоге получается немного другой тип личности, сейчас не понятно даже какой. Все это очень слабо изучено.
Мы живем коммуникацией, и это накладывает отпечаток на представление людей о реальности: люди, которые очень активно пользуются Интернетом, формируют свое представление о действительности, во многом отличающееся от того, которое можно создать с помощью традиционных массмедиа. Но это не значит, что они неуправляемы или находятся в другой вселенной, это значит, что появилась трещина между людьми, которые социализованны в одну культуру, и теми, кто социализован в другую. В целом, это традиционно для нашей страны. Это схоже с ситуацией XIX века, когда были грамотные люди, читающие различные умные книжки, в основном на иностранных, европейских языках, и был народ безграмотный. Также и сейчас: есть, в каком-то смысле более передовая, социализованная в другую систему коммуникаций группа людей, а есть просто люди как люди, которые смотрят телевизор и живут реальностью предыдущего поколения.
− То есть обилие новых электронных устройств с практически безграничным функционалом упрощает жизнь современного человека или, наоборот, усложняет?
– Оно просто все очень сильно и при этом быстро меняет. Для современных людей характерно невротическое состояние, в случае если, например, нет мобильной связи или Интернет недоступен. Это не так давно произошло. До этого у людей все было нормально. Это другая жизнь. Грубо говоря, благодаря переходу коммуникаций на электрическую платформу, частица стала волной. Люди теряют индивидуальность и объединяются в группы по новым принципам. Возникают новые способы взаимодействия – со скоростью мысли, намного быстрее, чем люди могут получить доступ к знаниям в традиционной форме. Отсюда волнение и негативный резонанс с минимальным использованием потенциала конструктивного совместного действия. Кричать о проблеме легче, чем её решить, хотя решение может быть тоже несложным. Но его нужно знать, или предложить, или суметь выработать в новом темпе и на новых технологиях.
– А согласны ли Вы с тем, что газета в печатном виде даже более совершенна, чем любой браузер с новостной лентой?
− Для меня, да. Но это просто потому, что я люблю антиквариат. Механические швейцарские часы более совершенны, чем японские электронные. Для того чтобы сделать механические швейцарские часы, необходимо поддерживать потрясающее качество изготовления, надежность механических частей, невероятную точность во всем, а цифру вы просто штампуете на станке, как микросхему. Вот почему газету сложнее делать. Но является ли она от этого более совершенной? Может быть, да, может быть, нет. Зависит от газеты.
Я просто очень люблю газеты, но не могу сказать, что они более совершенны. Просто мне нравилось работать в газетах, потому что там рабочий день заканчивается в пять, семь или девять вечера, а начинался с утра. В онлайн изданиях он не заканчивается никогда. Интернет вообще не спит, а социальные сети тем более. Поэтому для людей, которые успели пожить до информационной революции, более привлекательны старые медиа, потому что они успокаивают. В них другой темп и ритм. Газету ты все равно ждёшь до утра, чтобы прочесть, а это значит, что у тебя возникает мысль Скарлетт: «Что бы сегодня ни случилось, я подумаю об этом завтра». А сейчас, наоборот, преобладает групповое, коллективное восприятие.
Для эпохи масс-медиа, люди управляемы понятными технологиями. Книжки позволяли существовать огромному количеству так называемых публичных интеллектуалов, которые могли принимать позицию сторонних наблюдателей. Как правило, они писали или были журналистами. Маркс и Ганди были редакторами газет, Ленин и Сталин – это псевдонимы. По моим ощущениям, в Сети высказывается достаточно много различных точек зрения, но немногим удается при этом говорить ясно и интересно, думать самостоятельно. Даже самые умные и интеллигентные люди часто оказываются вовлечены в какие-то коллективные невротические ситуации, волнения. Понимания нет, но есть определенная групповая реакция, резонанс, например защита своей картины реальности или ее насаждение, потому что в Интернете, на мой взгляд, один из ключевых механизмов – это коллективная психология, как правило, малых групп. Соответственно, ключевая мотивация человека онлайн, психология потребителя информации, состоит в том, чтобы каждым своим действием демонстрировать лояльность к своим сообществам. Это возвращает нас в более древние миры, чем массовые. Внешний мир для группы вторичен, поэтому важность проверки информации падает, равно как и профессионализм прессы, ведь журналисты – часть той же самой новой среды, новых медиа, пробудивших людей от спячки, но ещё не позволивших рафинировать взаимодействие. Как говорил Маклюэн, новые медиа иначе складывают баланс картины реальности для человека, некоторое время общество неспособно осознать трансформацию картины реальности и адаптироваться к ней, выработать конструктивный способ функционирования новой «сборки» социальной системы – на новой коммуникационной платформе. Информационно-коммуникационная революция сегодня, без сомнения, в самом разгаре. Это ещё не результат, больше процесс.
− Сейчас в информационную среду очень активно внедряются электронные СМИ, однако при этом многие издания в Интернете существуют за счёт поддержки со стороны их бумажных версий. Как Вы думаете, приживутся ли в России платные версии электронных газет и журналов, и почему читатели еще пока не готовы за них платить?
− Опыт показывает, что читатели платят либо за очень идеологизированный контент, потому что тогда они отдают свои деньги за то, чтобы присоединиться к этой точке зрения или с ней спорить, либо за специализированный контент, например, экономические издания. Обычно юристы, врачи и научные организации выписывают журналы за деньги. Все остальные редко платят за издания. Сейчас в основном везде бесплатная экономика. Может быть, глянцевые журналы еще чего-то стоят. Где-то газеты платные, а зашел, например, в какое-нибудь кафе, они сразу же стали бесплатными, в другое кафе зашел, нашел еще немного бесплатных изданий.
Сейчас я, когда для дедушки собираю газеты, почти ничего не покупаю: зайду в пару-тройку кафе и вечером могу дать ему уже целый пакет прессы. Везу только Wired из-за границы, или The Economist с факультета. Бесплатная пресса мне очень нравится. Однако нужно понимать, что это плохой знак. Знак того, что эпоха газет заканчивается, поэтому я к ним очень бережно отношусь, уговариваю всех, кто на них подписан, подписываться и дальше. Нужно продлить очарование. Мне нравятся газеты, и будет жалко, когда их не станет. Газеты уже для удовольствия, для обмена мнениями. Функция информирования, мне кажется, во многом утеряна. Это роль телевидения. И новых медиа, причём чем дальше, тем в большей степени.
− Требуется ли экономическая поддержка печатных СМИ со стороны государства, и останутся ли они при наличии такой поддержки независимыми?
− Концепция независимых СМИ сейчас больше всего пострадала, поскольку мы вернулись к моделям XVI−XVIII века: пресса как агент. Кто издавал газету во Франции? Ришелье. Кто издает газету в России? Петр I. Является ли в этом случае пресса независимой? Нет, конечно. Это чей-то орган, агент, в то время как в медиа-теории 20 века пресса в своей совокупности рассматривается как «агент перемен», и это по-прежнему правда. То же самое было и в советское время. На Западе в XIX – XX веке был расцвет масс-медиа, которые стали прибыльными предприятиями, активно развивались, построили свою собственную индустрию, а сейчас это всё под ударом. Масс-медиа не очень хорошо живут. Несколько предпринимателей, конечно, смогли выкрутиться, но это был лишь вопрос выживания. А в целом, эта экономика пострадала очень сильно.
Безусловно, поддержка СМИ требуется, и она оказывается. Вопрос лишь, в какой форме это делается. На мой взгляд, лучше всего ее оказывать в виде каких-то конкурсов на спецпроекты, чтобы региональные и прочие издания создавали такие работы. Глупо им платить просто за то, что они есть, лучше чтобы они что-то делали за эти деньги. А поскольку сейчас мы находимся в эпохе большой государственной экономики, и основные деньги все равно идут из государства, то именно государству нужно определить, что оно хочет от изданий, и раздавать определенные денежки за то, чтобы эти издания что-то конкретное делали.
Когда я выступал в Калмыкии, то советовал им делать программу «живого музея». То есть создать программу, в которой пресса получает финансирование за то, что помогает собрать информацию об истории Калмыкии. У изданий должно быть какое-то занятие: можно, к примеру, развивать в прессе функцию обратной связи, чтобы издания собирали информацию о вкусовых предпочтениях читателей. Мы опять возвратились к ситуации, когда существующая система достаточно сильна, чтобы не бояться независимой прессы, а, наоборот, быть в ней заинтересованной.
− Во многих источниках обсуждаются проблемы печатных СМИ, и мало где поднимается вопрос об их качестве: о засилии фото и рекламных материалов, отсутствии практической пользы или хотя бы банально интересного материала. Как Вы считаете, почему проблемы качества не упоминаются в многочисленных аналитических материалах?
Качество – это субъективный критерий, а деньги – объективный. Пресса сейчас очень хорошая и одновременно очень плохая. Хорошо, что ее много, но плохо, что она все больше скатывается в однообразие. С профессиональной точки зрения, конечно, все растет, кроме качества информационной журналистики, которое, правда, никогда не было сильным, исключая «Коммерсантъ» эпохи Владимира Яковлева и «Ведомости». Всегда, когда медиа умирают, перед тем, как умереть, они достигают своего самого высшего уровня зрелости. В этом смысле у прессы еще есть несколько лет впереди. Может быть, десять лет. У Андрея Мирошниченко есть книга «Когда умрут газеты», он делает прогноз. Но это искусство, оно тоже дойдёт до своего максимума, как в случае с книжками, которые сейчас тоже будут самые лучшие, идеальные. Пресса − это уже почти роскошь. Мне кажется, что сейчас общество так устроено, что очень сложно сделать прессу прибыльной, хотя в регионах все еще удается выпускать такие издания. Без господдержки прессе трудно будет выживать. Сейчас людям сложно решиться платить за информацию общественного значения. Чтобы собрать с людей деньги и внимание, нужно быть очень активным для издания, а ведь далеко не все представляют себе, как в сегодняшнем обществе можно быть инициативным таким образом, чтобы у тебя не было проблем и чтобы тебе еще и государственные деньги давали. Это большое искусство.
− Используются ли математические модели для прогнозирования спроса на новые медиа или все они, в основном, базируются на прогнозах экспертов, признанных в отрасли?
На самом деле это невозможно предсказать. Это одна из причин, по которой роль продюсера не видна. Но кто-то все равно должен взять на себя риск, кто-то должен сказать, что этот проект получится реализовать, а этот нет. А кто это? Может ли такой человек быть лично не заинтересованным в его успехе? Исследования никогда не дадут полную картину. Вы можете подкрепить исследованиями какую-то презентацию для инвесторов, можете сделать предположение и даже его обосновать, можете заказать рекламную кампанию, знать, сколько раз вас покажут на баннерах, и, исходя из средней результативности, рассчитать ваш трафик. Это как раз все могут сделать. Но это не органический трафик. Это не совсем люди, или не в том состоянии, или не за тем, что нужно – хотя это и бывает иначе, pr давно важнее рекламы.
Таким образом, получается, что у журналистов есть своя роль, потому что нужны какие-то профессионалы коммуникаций, которые смогут хоть как-то ориентироваться в этом, сказать, что вот это «полетит», а вот это нет. У исследователей не так много шансов. Но все могут иметь свое слово, и время от времени кто-то даже может сделать хорошее предсказание. Но, как правило, лучше падать на общую логику. Она такова, что если людям интересна эта история или тема, они соберутся ее послушать. Вот на этом уровне все понятно. А дальше миллион деталей.
− Сейчас в моде фриланс и всё больше людей стремятся к освобождению от работы в офисах. Как эта тенденция может отразиться на электронных СМИ?
Во-первых, как правило, никто уже не ездит в редакцию, она, в принципе, уже в прошлом. Я даже не знаю, где находятся мои сотрудники в «Частном Корреспонденте» и никогда не интересовался этим. Надеюсь, дома сидят. Где работает выпускающий редактор? Я не знаю. Знаю только, что у нее есть ноутбук. Конечно, все изменилось: никому никуда больше не нужно ехать, выросла роль очевидцев, но далеко не все научились с этим работать. Например, «LifeNews» смог, а «Московский Комсомолец» так и не научился. Пока.
− Тогда могут ли люди, снимающие происшествия на видео и публикующие его в Сети, считаться журналистами, работающими в новом формате?
− Конечно. Сейчас самое интересное и сумасшедшее видео то, которое снято очевидцами, видеорегистраторами или какими-то уличными камерами. Роль очевидца очень высока. И, в принципе, сейчас медиа развиваются таким образом, чтобы все больше и больше интегрировать свою аудиторию в качестве производителя информации. Но это сделать очень трудно, это долгий путь. Кто-то идет по нему достаточно успешно: «LifeNews», я считаю, очень много делает в этой области. Но они не единственные и на самом деле не так уж сильно защищены от конкуренции.
− Россия раньше всегда считалась самой читающей страной в мире, как вы думаете, с развитием новых СМИ этот статус у России сохранится?
− Во-первых, нужно понимать, что «самая читающая страна в мире» − это реальность Советского Союза. Она считалась не по тому, сколько людей прочли книжки, а сколько этих книг было выпущено. А в основном это был всякий советский «трэшняк», который читать было невозможно, а ради нормальных книжек приходилось идти к спекулянтам, букинистам или сдавать макулатуру. Это утверждение, что «Россия − самая читающая страна», всегда было немножко лукавой правдой. Страна была бы самой читающей, только если она бы читала все то, что для нее напечатали. Но в советское время люди даже газеты с последних страниц читали, сопротивляясь этому идеологическому накалу. А в некоторых посольствах люди читали передовицу «Правды» за зарплату чуть ли не как основную нагрузку по работе.
Но была ли Россия когда-нибудь самой читающей? Наверное, была во второй половине XX века в каких-то городах слоях и городах, или в 80-е даже в целом по стране в силу того, что там людям было необходимо жить без нормального телевидения, кино, обсуждать книжки, писать книжки, копаться во всем этом. А сейчас все проще стали. У кого есть время на книжку? Вот сел, фильм посмотрел, или сериал, и пошёл дальше. Другой темп и ритм общества. Поэтому сейчас Россия очень читающая, но предпочитающая при этом малые формы: посты в блогах, «информашки» какие-то, бегущую строку на экране, смски, новости на «Яндексе». Сейчас читают книжки, но, в принципе, по объему ничего сенсационного, в среднем, как в Европе, а в Сибири, может, что-то другое читают, а не газеты. А зачем? Там крабы, креветки, туман по утрам, океан рядом и телевизор с радио. С газетами сложнее.
− С 1 августа 2014 года в действие вступил закон, в котором говорится, что электронные блоги, имеющие свыше трех тысяч подписчиков, должны пройти определенную процедуру регистрации. Не будет ли данный закон мешать свободному обращению информации и свободе слова в частности?
− Русский закон – это не обязательный закон, к сожалению и к счастью тоже. Факт жизни - его условное применение. Например, нельзя курить в помещении и надо пристёгиваться. Ну, кому-то совсем нельзя, а кому-то немножко можно, понятно, если особо не скандалить на этот счёт.
Смысл в том, что этот закон очень сложно будет применить целиком. Этот закон – «пугалка», ну и способ попытаться призвать людей к ответственности. Я не думаю, что это работает. Я считаю, что для того, чтобы люди ответственно себя вели, желательно, чтобы они ответственно относились к темам, которые обсуждают. А для этого их желательно втянуть в поле научной коммуникации.
Как я уже говорил, эта новая среда генерирует огромное магнитное поле, в котором люди вместо частиц становятся волной, перемещаясь в зависимости от своего заряда, и сбиваются в группы, в толпу. Скорость коммуникаций такая большая, что люди ни думать не успевают, ни подключать дополнительную информацию, ни обсуждать долго. Происходят психотические реакции. В этой ситуации можно попытаться воздействовать на них запретом. Как, например, живешь с какой-нибудь стервой и начинаешь ей лекции каждый день читать: «Не ори на меня в туалете, не ори на меня, когда я кушаю». Это вот закон о блогерах. Если ты хочешь, чтобы это кончилось, нужны какие-то другие меры. Найди ей работу, пусть она сидит и делает что-нибудь, тогда, конечно, она не будет на тебя орать. Ограничениями сложно что-либо исправить, потому что она все равно сидит и не знает, чем ей заняться, для скандала годится любая тема. А то человек страдает от скуки и безделья, ни во что не вникает, ни о чем не имеет реального мнения, а имеет только эмоции, которые по природе даже не его, а общие, коллективные, он ими упивается и всех достаёт.
Чтобы люди успокоились, чтобы этот потенциал новых медиа и коммуникаций можно было использовать, необходимо предпринять гораздо более серьезные действия. Необходимо, условно говоря, сделать частицу более тяжёлой, нагрузить её культурой, знаниями и информацией, а саму среду взаимодействия – новые медиа – обогатить знаниями и культурными ценностями в привязке к обязательным образовательным практикам. И здесь главная задача – борьба со списыванием, которое и закладывает всю логику группового мышления. Вот кто воры и мошенники – это в основном люди, прошедшие нашу систему образования без отличия, на трюкачестве, спываниях и банках рефератов. Они ничего ни о чём не знают и даже не знают, где и как что-то можно узнать. Это страшная сила, которая сейчас во многом управляет страной – и она же критикует качество управления на уровне доступных ей простых смыслов.
Чтобы насытить эту среду культурной информацией, то есть оцифровать (и прикупить за границей с правом перевода и открытого доступа) всё, что есть и сделать доступным онлайн, чтобы у людей была бескрайняя возможность заниматься потреблением качественного контента.
Второе, как после французской молодёжной революции прошлого века, предыдущей трансформации коммуникационной платформы в пользу ТВ, очень важно дать всем молодым людям какую-то работу, можно символическую, например, пусть все будут исследователями или художниками: пишите гранты, вот фонды, пожалуйста. Учитесь, ездите, исследуйте, проводить конкурсы учебных работ на практику, стажировки, вакансии – у меня есть такой проект в АСИ. В Берлине, например, сто тысяч художников. Они художники? Ну, они художники, они получают гранты за то, что развивают свое мастерство и искусство. Что происходит в действительности? Создают ли они великое искусство? Нет, но они поддерживают артистическую коммуникацию, что позволяет существовать целой огромной среде, подпитывают огромное количество всяких маленьких бизнесов, они все при деле, они все учатся писать заявки, они все учатся получать деньги и качественно их тратить. К тридцати годам они нормально интегрированы. Все время, пока эти люди бунтовали бы, они занимаются чем-то осмысленным, сидят, развлекаются, но при этом еще и кормят всех вокруг своей активностью, насыщают среду и стабилизируют общество: осваивают новые территории.
Знаете, как используют художников в Берлине? Построят там, например, новый район, затем поселяют туда художников, дают им мастерские. Через год это модный район, через два года там дорогие квартиры, а через три художников поселяют в следующий район. Отличная работа. Конечно, эти художники критичны, они всем недовольны, но они атакуют как бы всё, они как свободные радикалы, и это все нормально получается. Каждый из них ищет свой стиль, свой метод высказывания, свое мастерство, своих потребителей. Это все создает коммуникативное поле, в котором варятся сложные смыслы: общество получает качественный сервис, артистическую переработку реальности, визуализацию проблем, отработку смыслов, шлифовку языка, невероятный акцент на качество высказывания. Это сильнее заставляет людей думать, что они говорят, чем их просто законами загоняют в это стойло.
То же самое и с наукой: что там, три миллиона ученых есть в Германии? Если смотреть какие-то данные, может так и будет, потому что это столько молодых людей получили гранты, стажировки, обмены. Нужно всех интегрировать через какие-то осмысленные вещи, тогда этот потенциал новых медиа может быть реализован через решение прикладных задач общества и бизнеса. Групповые психотические реакции происходят от того, что люди, грубо говоря, лишены связи с реальностью и находятся внутри магнитного поля. И как ты не пытайся действовать на это магнитное поле, все равно идет какое-то излучение, там молнии сверкают, а ты туда какую-то железяку суешь – не надо. Зачем тебе это нужно? Не надо туда ничего засовывать. Лучше вокруг что-нибудь сделай, какое-нибудь силовое поле, и там внутри по-другому пойдет энергия, и получится реактор, оттуда начнут выпадать качественные вещи. Такая вот логика. Пока нет понимания, что с этим делать, запретами не так много можно добиться. Можно создать ситуацию, при которой оттуда ты можешь самых ярких людей вытаскивать, глушить их или что-то еще.
Эта среда электрическая, она так устроена, что там сигнал найдет выход, а если ты начнешь ситуацию раскачивать запретами, то она так резонирует, что там бомба получается, Гонконг или Майдан. Потому что там столько энергии. Это как атомная реакция, частица становится волной. При этом переходе столько энергии выделяется! Частица – отдельная человеческая личность, а волна – симбиоз человека и новых медиа. Столько непознанного в этом: анализ социальных медиа с позиции волновых теорий, с позиции теории поля. То есть сейчас самое время заниматься какими-то междисциплинарными исследованиями. Кто должен этим заниматься? Какие-то молодые люди. Так нужно просто денег дать и сказать: «Вот конкурс учебных работ, занимайтесь. Самые крутые получат практику, стажировку или трудоустройство, в том числе в виде бесплатной аспирантуры или работы в науке». Тогда значительная часть людей, которая «мутит воду» начнет заниматься чем-то осмысленным, причём сделает это с большим удовольствием и облегчением, потому что всем, во-первых, становится интересно, а во-вторых, всем нужно платить счета. Важность такого поворота событий в условиях кризиса и санкций невозможно переоценить. Ты можешь быть в протестном состоянии сколько угодно, но, в конце концов, возникает вопрос: кто платит за твой обед? Отсюда следующий вопрос: «Куда ты интегрируешься? Какова твоя роль в социуме? Ты – часть протестного коллектива, протестной группы? Хорошо, тогда какова твоя экономическая основа? Тебе кто-то платит? Продаёшь статьи или книжки? Отлично, плати налоги и критикуй! Краудсорсинг? Краудфандинг? Окей. Социальное предпринимательство? Возможно. А если никто не платит? Что с тобой дальше будет? Сможешь ли ты продолжать активность? Так распадаются протесты. Волнение сходит на нет. Под тяжестью реальности волна материализуется в частицу.
Хочется сказать уважаемым людям, что нормальное цивилизованное европейское общество уже прошло через все эти содрогания молодежных революций, а арабское общество сейчас проходит. Когда слишком много «свободных радикалов», которые все время волнуются, с ними нужно работать опосредованно, через создание инфраструктуры: грантов, фондов, научных исследований, всевозможных поощрений, призов от работодателей, конкурсов учебных работ. Необходимо всех куда-нибудь трудоустраивать, потому что люди должны заниматься делом. У нас и так уже в чём-то коммунизм наступил, только по карточкам и с долгами. Новые медиа у огромной прослойки людей создают впечатление, что они занимаются какими-то делами, но на самом деле ничего не происходит вообще – кроме собственно, социального. Это лишь коммуникация сетевых групп, однако, это настолько интенсивный процесс, что он во многом компенсаторный: всё остальное, особенно новое, изменения, воспринимается негативно (как минимум, новое бывает неожиданно, а люди склонны везде видеть свои страхи). И в этом смысле реплицируется ситуация XIX века, когда есть общество, а есть «лишние люди», которые социализованны в книжную культуру и читают «Страдания юного Вертера» И.В. Гёте или еще что-то, какую-то немецкую философию, а потом приезжают в Россию, где им поговорить не с кем.
Вот Ленский, например, в восемнадцать с собой покончил. Ну что это такое? Точнее, он не покончил с собой, его пристрелили. Но у него даже не было шансов, как и у Базарова. В общем, смертность высокая в этой группе, но с другой стороны для художников это естественно. Они идут на риски. А вот промежуточная прослойка, если можно так выразиться, только резонирует, но для того, чтобы запущенные ей колебания достигли критической массы, в России надо долго работать – и не обойдёшься без определённого везения в плане обстоятельств.
− Сейчас, на фоне обострения международной политической обстановки, СМИ, и старые, и новые, явили собой не источник достоверной информации, а скорее инструмент, даже орудие политического давления и шантажа на неугодных/неудобных «партнеров» в международных конфликтах/переговорах. Означает ли это, что функция СМИ деградировала, и обычные люди не должны больше доверять им?
− Может сложиться такое впечатление, особенно в России, потому что было много таких поступков, которые прямо кричали какими-то такими выводами, например ликвидация «РИА Новостей». Она прошла под лозунгами, фактически «разорение какого-то гнезда инакомыслия». Но это же смешно. Это всегда было государственное информационное агентство, которое просто действовало очень тонко. Вместо того чтобы говорить людям, как они должны думать и о чем конкретно в данный конкретный момент, это агентство просто сообщало максимально полную картину. И развивало технологии и так заняло позицию лидера на рынке, по сути, стало очень тонким пропагандистским инструментом, который оказался слишком тонким для той политики, которую сейчас пытаются делать. Медиа рассматриваются как такой «толстый» инструмент, настоящая кувалда: взял ее, размахнулся, ударил и фашисты, бандеровцы полетели во все стороны. Но так ты собираешь риски потери доверия к медиа, которые в пределе как раз дают шанс внешним по отношению к управленческой системе колебаниям собрать критическую массу и свалить систему. Для нашей страны это во многом привычный цикл и необходимо некоторое сверхусилие для того, чтобы не повторить девяностые – не говоря уже о понимании.
Соответственно, в этой ситуации у людей сначала идет первая реакция: люди верят, но тут же включается историческая память, потому что 70 лет мы как раз с такой машиной и жили. К чему это привело? Это привело к тому, что в 89-ом году люди в Москве реально верили, что где-то есть страна Мальборо, где живут счастливые ковбои в джинсах, которые живут как в кино, у которых каждый день вкусный обед, ужин и завтрак, и при этом богатые тоже плачут. Советская пропаганда была настолько назойливой, что медиа потеряли доверие людей. То же самое может произойти и сейчас. И в этом смысле социальная система под угрозой, потому что когда медиа теряют доверие из-за того, что они очень уж односторонними оказываются, то люди теряют ориентиры, они начинают верить в противоположенное не потому, что оно доказано, а потому что доказано, что это – ложь. Это очень опасно. Поэтому я сторонник того, чтобы поддерживать разнообразие в прессе. Это стабилизирует общество.
− Новое информационное пространство характеризуется не только новыми медиа, их новыми функциями, но в первую очередь многократно увеличивающимися потоками информации, которые захлестывают своими объемами. Какие методы работы с информационными потоками Вы бы порекомендовали современному успешному человеку? Нужно ли ограничивать информацию только до строго требующихся объемов, как это делал известный персонаж Шерлок Холмс, который был успешен в своей области, но не стыдился признать, что не знает о том, что Земля вращается вокруг Солнца?
− Я не могу сказать, знал ли Шерлок Холмс или нет, что Земля вращается вокруг Солнца, это вымышленный персонаж, поэтому можно предполагать все, что угодно. Я эту фразу не помню, но могу рассказать, как я действую: в основном я перешел на англоязычную прессу, читаю «The Guardian», хотя и не целиком. Немного читаю «The New York Times». Просто потому, что я понимаю их искажения. Русскую прессу мне стало очень тяжело читать. «Lenta.ru» я по-прежнему читаю, Но уже почти как «Известия». С остальным помогают новые проекты. «РИА Новости» я перестал читать, как то у меня аллергия возникла. Телевизор я тоже не смотрю. В принципе, «Российская газета», «Известия» и «Коммерсант» дают примерное представление о том, что здесь происходит. Их очень хорошо дополняют «Ведомости» и «Московский Комсомолец» (раньше было наоборот). Что будет с этой системой медиа, когда «Ведомости» перестанут работать так качественно, как они это сейчас делают, я не знаю. Думаю, это будет знаковое падение уровня – особенно если место не сможет занять РБК. Очень важно, чтобы был хотя бы какой-то стандарт качества, чтобы журналистам было, на кого ориентироваться. Когда лидеры стандарта качества уходят с рынка, тогда просто становится немножко грустно и страшно, потому что сейчас действует лишь отрицательный отбор, самые яркие под угрозой, а самые нудные и однообразные выживают. Впрочем, только в мире масс-медиа. В новых и в социальных медиа всё наоборот.
Екатерина Савицкая
Источник: PlanetaSMI.RU
Фотография: gad.ru
Оригинальное название: «Перед тем, как умереть, медиа всегда достигают своего самого высшего уровня зрелости», − Иван Засурский
Похожие новости: Цензура убивает медиа-бизнес