ZEITmagazin: Вы редакторы социальных сетей, то есть ежедневно читаете огромное количество комментариев пользователей на интернет-страницах своих газет, а также в Фейсбуке или Твиттере. Многие коллеги считают вашу работу худшей в мире.
Торстен Беек (Spiegel Online): Иногда моя работа действует мне на нервы, это верно. Но она важна и интересна, и я охотно выполняю ее.
Давид Шмидт(ZEIT ONLINE): В редакциях всегда говорят: бедные коллеги должны что-нибудь сделать с социальными сетями. При этом они не понимают, насколько замечательна наша работа.
Нидаль Сала-Эльдин (Welt-Social-Team): Только представьте себе: мы читаем каждый комментарий, а это до 20 тысяч в день. Каждый комментарий. И по поводу каждого комментария у нас возникают мысли, пусть даже поверхностные. Диапазон тем, с которым мы сталкиваемся, огромен.
Шмидт: В любом случае, это действует как корректура. Ни одна отдельная ошибка в статье не остается незамеченной. Конечно, было бы еще лучше, если бы вообще не было ошибок. Но ведь авторы тоже люди. Социальные сети сделали журналистику лучше.
Беек: Всегда где-то там, в мире, есть кто-то, кто немного лучше разбирается в какой-то определенной теме, чем написавший статью журналист. И этот человек обязательно откликнется.
ZEITmagazin: Какими качествами надо обладать, чтобы стать редактором социальных сетей?
Сала-Эльдин: Некоторые коллеги могут писать потрясающие репортажи и длинные статьи на третью страницу. Но для социальных сетей нужны еще и другие способности. Надо, например, обладать изрядной долей чувства юмора и находчивостью, чтобы разобраться с читателем.
Шмидт: Со временем начинаешь понимать того, кто написал тебе гневное послание или просто сорвался в своем комментарии.
Сала-Эльдин: Со временем я уже научился оценивать это с первого взгляда. Если кто-то все пишет заглавными буквами, то это означает, что он на меня кричит. Это частенько бывало, когда мы только начинали с Welt-Social-Team. Сегодня кто-то пишет нечто неприятное, противное, а другой читатель пишет под этим: «Вот на это мир сразу отреагирует».
Беек: Это немного похоже на школу, где хороших надо стараться поощрять, а хулиганам, которые больше обращают на себя внимания, но все же составляют меньшинство, не давать воли.
Шмидт: Комментарии, содержащие ненависть, крайне редки. 90% авторов комментариев просто хотят цивилизованно дискутировать.
Беек: Да, у нас тоже. И среди сотен ответов, возможно, есть один, на который мы должны ответить. Но люди все равно считают, что мы занимаемся только автором злобного комментария. Это, конечно, мужчина, лет 55, который пьет дешевое вино и которому очень одиноко в его комнате. А ведь у нас миллионы пользователей, только на странице Фейсбук Spiegel Online до 15 миллионов за неделю. Но ведь в Германии нет 15 миллионов идиотов, пьющих дешевое вино!
ZEITmagazin: Грубиянов все же больше среди мужчин, или нет?
Беек: Опытным путем подтвердить я это не могу, но мужчин больше, хотя женщины подтягиваются. Все зависит от темы: о беженцах и женщины писали много отвратительного, а вот о женщинах — спортивных комментаторах на Чемпионате Европы по футболу, скорее, нет.
Сала-Эльдин: У нас женщины тоже уже догоняют мужчин, но границы дозволенного переходят однозначно чаще мужчины. Однако я бы не хотела в этом интервью слишком много заниматься троллями. Это меньшинство не заслуживает столько внимания.
Беек: Что это вообще такое, тролль? Это что-то вроде Shitstorm. А что такое Shitstorm? Если 300 читателей дружно напишут, что твоя статья просто дерьмо, то вполне возможно, что ты написал плохо. Это не обязательно будет Shitstorm, это может быть 300 раз высказанная конструктивная критика. Если пользователь жестко критикует, то это вовсе не означает, что он тролль.
Сала-Эльдин: У меня даже есть любимые тролли. Правда, они строгие, но и ироничные. Не все то, что не нравится нам, журналистам, является глупостью.
ZEITmagazin: По каким темам высказывается большинство пользователей?
Шмидт: В настоящее время тройка лидеров среди тем выглядит так — беженцы, феминизм и конфликт между Россией и Украиной.
Сала-Эльдин: Ислам!
Шмидт: Да, вообще религиозность.
Беек: Есть и безобидные темы, по которым многие вдруг выходят из себя.
Сала-Эльдин: Например, веганы.
Беек: Это принимает уже религиозный оттенок.
Сала-Эльдин: Да, это не шутка. Речь идет о том, правильно ты живешь или нет. Может быть, мне кто-нибудь скажет, что я делаю что-то в моей жизни принципиально неправильно?
Беек: Это означает: я не позволю мне что-то навязывать. А затем идут упреки другой стороне.
Шмидт: У нас очень много комментариев, в том числе и очень хороших, где речь идет о вопросе: как построить свою жизнь?
Беек: В принципе, многое происходит там, где речь идет об эмоциях и мнениях. Ведь многие журналисты считают, что самое важное — это информация, эксклюзивные истории. Но мы завоевываем людей не информацией. Длинные репортажи читаются. Но потом они выставляются и не комментируются. О репортаже высказать какое-то мнение, кроме «Я охотно это прочитал» гораздо труднее, чем о комментарии. Очень популярна дискуссия о том, как должна выглядеть школьная программа. Здесь речь идет уже только об эмоциях.
Сала-Эльдин: Прекрасным примером является тема «Свинина в школьных столовых». Тут тебе все сразу: традиция, ислам, интеграция, вегетарианство, дети.
Беек: При этом та же тема в печатном издании будет иметь только ограниченный потенциал. Топ-пятерка тем печатной версии редко совпадают с топ-пятеркой в Фейсбуке.
Сала-Эльдин: В Фейсбуке ведется, в основном, этакий small talk. Правда, есть там и споры. Но все же чаще пользователи просто беседуют, свободно и иногда шутливо. Неcколько наших читателей больше года назад выдумали в Фейсбуке этакого практиканта от Die Welt. Они делают скриншоты наших ответов Welt и затем отсылают их. Так мы убедились, что юмор и ирония являются эффективными средствами в борьбе против ненависти. Кто-то нам недавно написал, что все мы рабы США. Мы ответили через пару минут, что он должен нас извинить за некоторое опоздание с ответом, потому что мы все работали на хлопковых плантациях. Этот автор больше не объявлялся.
ZEITmagazin: А как обстоит дело с юмором у читателей ZEIT?
Шмидт: (смеется) Хорошо. Мы разработали другую культуру поведения: мы рассматриваем каждый комментарий, и если что-то в нем недопустимо, то мы удаляем его и пишем каждый раз индивидуально, почему мы так сделали. Мы хотим делать все максимально прозрачно.
Сала-Эльдин: Что касается того, какую позицию мы занимаем, то это просто. Например, у нас никто не имеет права отрицать Холокост, на этот счет не может быть никаких дискуссий.
Шмидт: Федеральное правительство тоже начало на своей странице отвечать на комментарии пользователей в свободной форме и с иронией. Но это не было понято. Многие граждане написали в ответ, что с деньгами налогоплательщиков нельзя обращаться так легкомысленно.
Сала-Эльдин: Я считаю, что это здорово, что мы можем научить. У нас без чувства юмора могут не взять на работу.
Беек: Я думаю, что когда начинаешь делать какую-то ерунду, то это связано с рабочей перегрузкой. Просто это клапан. Это необходимо, когда замечаешь, что больше нет желания все это читать. Был тяжелый день, наполненный непростыми делами. И от усталости пишешь такие ответы, что читатель может подумать: да, в редакции после обеда явно пили шампанское.
ZEITmagazin: Как долго должны выдерживать лично Вы?
Беек: Я очень часто замечаю, когда коллеги стоят у дверей моего бюро и говорят, что мне надо сейчас на часок выйти, потому что нагрузка, действительно, очень большая. Это огромный стресс, ритм работы высокий. За час надо прочитать сотни комментариев, а то вообще больше тысячи. Это означает, что на один комментарий есть лишь несколько секунд. Хорошие и плохие комментарии можно отличить сразу. Но между этими двумя категориями еще огромное количество. Послания типа «ПРИВЕТ, ТЫ, ЗАДНИЦА!» я могу сразу отсортировать. Однако, есть и этакие профессора, которые пишут длинные комментарии и часто употребляют сослагательное наклонение. А потом, где-то в придаточном предложении пишут, что отрицают существование Освенцима. Это изматывает. Иногда не помогают даже пять минут перекура. Тогда мне надо как-то дистанцироваться, чтобы снова собраться. Ну и тогда комментарии на Фейсбуке целый час никто не читает.
Шмидт: У нас это тоже бывает. Что касается переутомления, то я с Торстеном согласен. Я раньше еще многое читал после окончания рабочего дня. Теперь я этого уже не делаю.
Сала-Эльдин: Что это вообще такое, окончание рабочего дня?
(Общее оживление)
Шмидт: Во всяком случае, я вечером мало читаю на форумах. Я стараюсь отключиться, дистанцироваться, заправиться энергией.
Беек: Да, мы все время работаем. Потому что невозможно отстраниться. В тот момент, когда ты открываешь Фейсбук, ты уже работаешь. Это труднее, чем если бы я был хирургом. Ведь операционную с собой домой не возьмешь.
Сала-Эльдин: Во всяком случае, эта работа не для впечатлительных людей. Это я знаю по себе. У меня миграционная биография. Мой отец беженец из Судана. Таким образом, тема беженцев касается и меня лично. Но как бы трудно это ни было, надо смотреть на это профессионально. Надо отрешиться от своей собственной подоплеки. В самом начале это было еще труднее, потому что очень много было грязи в комментариях. Общий тон в комментариях значительно улучшился, по сравнению началом существования ПЕГИДЫ. Тогда читатели думали, что они просто между собой, одни. Но прошел слух, что у нас нельзя призывать к ненависти.
ZEITmagazin: Верно ли, что среди комментаторов особенно много тех, кто разделяет позиции АдГ (Альтернатива для Германии — прим. перев.)?
Беек: Нет.Или?
Шмидт и Сала-Эльдин: Нет, ни в коем случае.
Беек: Я не могу сказать, что, как на выборах, более 20% симпатизируют АдГ. Что есть, так это небольшие группы, которые очень активны и которые договариваются между собой о комментариях. И все выглядит так, будто их очень-очень много. Конечно, есть такие комментарии по АдГ, где я вижу, что это не мое мнение. Но пока комментаторы придерживаются определенных правил, мы все так и оставляем. Мы хотим оставить как можно больше мнений. Мы это делаем и как СМИ. У нас есть авторы, которые очень резко разграничивают, поляризируют. Мы даже в демократическом секторе довольно много допускаем.
Шмидт: Что есть, так это эффект отвратительности. Если в какой-то дискуссии у тебя есть один очень ядовитый комментарий, то он отравляет всю дискуссию, если он стоит слишком долго. В идеальном случае надо реагировать достаточно быстро, удалить комментарий и пояснить, почему. Иногда мы оставляем его достаточно долго, с очень длинными примечаниями. Если отреагировать слишком поздно, может получиться так, что люди, которые могли бы написать лучшие комментарии, уже не захотели бы во все это вмешиваться.
Беек: Это также причина, почему мы так делаем.
Сала-Эльдин: Но вы ведь не систематически так делаете?
Беек: Нет, иногда.
Шмидт: Одно исследование показало, что комментарии становятся вежливее, когда пользователи видят друг друга, когда они связаны камерами. Иначе иронию трудно распознать. Но когда друг друга видишь, все сразу становится более понятным.
ZEITmagazin: То есть надо бы нарушителям спокойствия звонить по скайпу?
Сала-Эльдин: Это было бы прекрасное средство. Один мой коллега однажды позвонил одному пользователю. Он по google узнал его имя, нашел номер телефона и спросил его: «Почему ты пишешь такие вещи?» Тот был просто потрясен, почувствовал себя очень неудобно и извинился. Ему, вероятно, стало ясно, что то, что он посылает, не исчезает в каком-то подвале, а является официальным документом.
Беек: Причем резонансное пространство иногда тоже становится проблемой. Чем острее ты отвечаешь, тем больший отклик ты получаешь. На сглаживающие комментарии никто не получает ответ. Но если я напишу, что всех надо выгнать в Средиземное море, то я сразу получу 500 лайков. Это механизм, которому учатся: если я буду на это рассчитывать, то меня начнут замечать и уважать. В этом-то и дело. Он чувствует себя важнее, чем сама статья. Статья получила, может быть, 150 лайков, а комментарий — 500.
Сала-Эльдин: У наших пользователей это собственный вид спорта стать топ-комментарием в Фейсбуке, то есть комментарием, который стоит в Фейсбуке на самом верху. Некоторые люди так прямо и пишут — сначала идет их мнение, а потом в скобках: «Надеюсь, что теперь я стану топ-комментатором.»
ZEITmagazin: А есть трогательные комментарии, которые попадают наверх?
Сала-Эльдин: Очень часто. Когда речь идет о болезнях, многие пишут о своей истории. Или про беженцев.
Беек:«Только что был в пункте по сбору вещей и сдал игрушки» — комментарий, который мы постоянно получали.
Сала-Эльдин: Или история собственного бегства: «Я тоже 20 лет назад со своими родителями бежал из Афганистана…» Многие пишут уже под настоящими именами. Я часто думаю: «Ах, по этой теме Даниэла непременно выскажется». Она всегда пишет о чем-то личном, что она потом связывает с темами.
Шмидт: Мы также приглашаем людей на конференции. Некоторые уже годами принимают в них участие. Я особенно охотно вспоминаю дискуссию о поездке Томаса Хитцльшпергера (Thomas Hitzlsperger) два года назад. Это было здорово, так как многие читатели написали о своих собственных поездках. Кстати, прекрасный пример, почему анонимность в сети так ценна. Мы отмечаем иногда хорошие комментарии в Фейсбуке тем, что мы их выставляем повторно. А самый успешный комментарий, который мы когда-либо получали, был: «Мы должны в дискуссии по беженцам опять обратиться к разуму».
Сала-Эльдин: Это очень хороший способ. Мы часто также благодарим читателей, которые пишут хорошие комментарии. Наша работа состоит ведь не только в том, чтобы наказывать людей, но и поощрять хорошие статьи.
ZEITmagazin: А читатели тоже благодарят вас?
Сала-Эльдин: Бывает и так.
ZEITmagazin: А коллеги из редакции?
Сала-Эльдин: Конечно. Некоторые заходят и говорят: «Спасибо, что вы мою статью так поддержали». Имидж редакторов социальных сетей в последние годы, думаю, уже немного улучшился.
ZEITmagazin: Все вы занимаетесь этой работой уже несколько лет. Чему вы научились с начала вашей работы?
Беек: Задним числом могу сказать, что я мог бы с самого начала более уверенно подойти к работе. Мы же не фильтр, мы ведет диалог с читателем. Надо иметь смелость работать с комментариями в Spiegel Online-Account, даже если то, что вы напишете, так никто и не прочитает. Я думаю, мы можем очень уверенно работать. Чаще попадаются люди, спрашивающие, есть ли у меня вообще журналистский опыт. И тогда я отвечаю, что, да, есть.
Сала-Эльдин: Я начала работать три года назад. С тех пор не было ни одного дня, похожего на другие. В социальных сетях очень многое меняется. А мир журналистики без социальных сетей я знаю только по первым годам своего студенчества.
Шмидт: Только из газет…
Беек:… и даже не из газет, вот это-то и плохо. Кстати, я тоже работал в печатном издании.
Сала-Эльдин: Тогда все в порядке, Торстен.
Источник: Иносми
Оригинальный заголовок: Кто, собственно, занимается тысячами комментариев, которые ежедневно получают СМИ?
Похожие новости: Печатное слово важнее соцсетей